Колобок
Просто катиться без мыслей в промозглый лес,
отбивая обожженное тельце об острые камни.
Просто катиться в быстрый прохладный ручей,
остывать, размокать в хлебный безвкусный мякиш.
Наскребли по углам плесневелой грязной муки —
румяный рот набит теперь пылью, клопами, жуками.
По сусекам мели, в сметане валяли,
раскаленным маслом глаза заливали…
говорили: ну вот, скоро ты у нас
таким круглым, таким сытным станешь —
будет сегодня праздник, будет горячая еда папе-маме.
Просто катиться, прикрыв мучные глаза,
вспоминать темный сырой уют покосившегося амбара.
Нет, тогда я не слышал, как собирают дрова,
как по сусекам слоеных детишек метут.
Как их ставят студить на окошко, а те что-то плачут,
кого-то зовут, щурятся от липкого пара.
Нет, я не слышал, лежал в расфокусе,
в густой паутине, раздет, разут,
точнее, размолот на незаметные глазу крошки
в необитаемой тьме.
Пшеничное послесмертие темней, чем мазут.
Нет, я не слышал, как они топят печь,
как просеивают сквозь сито муку,
шепча: тихо ты, осторожно.
Нет-нет, вы жуйте — медведь, заяц, лиса, не бойтесь,
так быстрее в мягкое злаковое небытие катиться.
И они, озираясь, жуют хрустящие глазки, сметанные бока,
приговаривая: это пшеница, просто пшеница.
Аксинья
